1. Черные и белые ракушки


Несколько лет назад, когда я поменяла работу, я первым делом предложила своему новому боссу перевести офис из Тель-Авива в Иерусалим. Он счел это шуткой, хотя я отнюдь не шутила.

Все, конечно, осталось на местах. Я работаю и живу в Тель-Авиве, и с тех пор поставила перед собой некую задачу, вызванную безысходностью. Задача формулируется просто: полюбить Тель-Авив. Когда я озвучивала ее некоторым своим друзьям (часть из которых вполне успешно проживает в Тель-Авиве), у них на лицах появлялось скептическое выражение.

"Ну что вы!" - кричала я. - "Это совершенно простая, вполне достижимая цель! Я лично знаю двух человек, которые любят Тель-Авив!" Друзья продолжали качать головой...

И я запустила проект под названием "Полюбить Тель-Авив". Однажды дождливым тель-авивским вечером я открыла гугль и, подавив вздох, набрала в нем "Тель-Авив".

И пошло...

Для начала, знаете ли вы, как был основан Тель-Авив? Нет, вы не знаете, как был основан Тель-Авив!

На фотографии Авраама Соскина, сделанной в 1909 году, мы видим членов товарищества "Ахузат Баит", бросающих жребий, чтобы разделить между собой шестьдесят участков пустого песчаного пляжа. Один из них, Акива Арье Вайс, собрал на песке шестьдесят белых и шестьдесят черных ракушек. На белых ракушках написали имена, на черных - номера участков, и дальше все решила судьба. Вскоре на пустынном берегу появились первые тель-авивские дома и улицы (можете не сомневаться, что одна из них была названа именем Герцля).

Я не знаю, чем именно так трогает меня эта сцена. Но она реально вызывает слезы. Может быть, из-за песка. Может быть, потому что на этом песке, посреди пустоты, стоят плотной толпой шестьдесят евреев. И делят, используя жребий, участки - Святой Земли, Будущего Мира, вечности...

Итак, я боюсь, конечно, сглазить, но, с тысячей оговорок, все же должна признать, что начало операции "Полюбить Тель-Авив" прошло более или менее успешно...


2. Когда возвращал Бог пленников Сиона

Раньше Тель-Авив был сказочным городом. Ярким, солнечным, веселым, сверкающим, очень дружелюбным. В нем улыбались все прохожие поголовно. Раньше - это четверть века назад. И не говорите, что этого не было. Вы просто не знаете.

В те дни я впервые ступила на камни и тротуары Тель-Авива. Это было лето 1985 года, за два года до начала последней алии и за четыре года до настоящего прорыва шлюзов, вызванного "закрытием Америки". С одной стороны, когда на землю приходят чудеса, должен же быть кто-то, кому первому сказочно повезет. С другой стороны, мне самой должно же было сказочно повезти раз в жизни.

Кстати, "камни и тротуары" здесь не случайны - с момента моего первого выхода из самолета в аэропорту Бен-Гурион, когда я шагнула прямо в палящий июльский зной, и еще долгие месяцы после этого я непрерывно с изумлением думала, глядя под ноги: "Всевышний дал нам эту Землю, а мы ее заасфальтировали!.."

В Тель-Авив мы с мужем попали через две недели после приезда. Попав в него, мы закружили по теплым, многолюдным, улыбающимся, ярким улицам. Это ничуть не было похоже на Иерусалим, где мы уже две недели проживали. Впрочем, не сомневайтесь, что это также не было ни капли похоже и на Тель-Авив.

Это был другой город. В котором, однако, тоже был фонтан. Но что это был за фонтан! Он сверкал от чистоты и водных струй, он переливался, он пел, вокруг него толпились самые радостные люди во всей вселенной! Прямо в этой счастливой толпе мы спросили у кого-то: "А как пройти к морю?" - и нам показали направление.

В море была чистейшая вода. Когда я зашла в нее по колено, ко мне бросились маленькие разноцветные рыбки и стали виться вокруг ног. Ну, теперь-то вы поверили, что это был совсем другой Тель-Авив?

Мы заплыли довольно далеко, когда рядом с нами оказался еще один пловец. Услышав, что мы беседуем по-русски, он спросил: "Ребята, вы давно приехали?" - "Две недели назад", - и тут он открыл рот от изумления, застыл на месте без движения, и, естественно, ушел под воду. Выплыл, впрочем. Ну, и с вами такое же произошло бы, если бы вы услышали о совершенно сказочном, невозможном событии напрямую от его участников.

В следующий раз мы оказались в том сказочном городе осенью, месяца через три. Именно в нем мы застали наш первый израильский дождь - наверно, на такой дождь следовало бы говорить особенное, еще никем не составленное благословение, вдобавок к обычному ежегодному благословению первого дождя. И мы бежали под этим дождем к морю, отменив все планы по закупкам и игнорируя многочисленные веселые магазины, где продавались яркие одежды, популярные в этом волшебном мире (накануне кто-то убедил нас, что в них можно отовариться дешевле, чем дома).


На струях луч расправил гриву,
и мы остались не у дел.
А дождь гулял по Тель-Авиву
и заходил, куда хотел.

И эта чудная помеха,
нарушив планы неспроста,
заполонила речи смехом
и чистой радостью - уста.

И вот, не рассчитав усилий,
мы оторвались от земли.
Мы словно грезящие были,
когда до моря мы дошли.

И некий очевидец чуда,
нашедший солнечную мель,
спросив: "ребята, вы откуда?" -
услышал: "с северных земель!"

И на сверкающим иврите
струился говор и не тих,
и все твердили: "посмотрите,
что сделал Он для тех двоих!"


Это написано, конечно, в те дни, по свежим следам. Если бы не эти пять четверостиший, я могла бы и забыть тот солнечный город, в котором я, очевидно, была Незнайкой. Больше мне не удалось попасть туда ни разу.

Я знаю, где я была тогда. Это место было Небесным Тель-Авивом. Настоящий город, тот, по которому я иногда ухожу бродить после работы - это его земная проекция. Именно о ней я буду писать дальше...


3. Война и город


Мой повзрослевший сын отправился с приятелями шататься по тель-авивским улицам и кафе - уже не в первый раз за эти каникулы. Тот самый, который еще недавно произнес такую фразу: «Мне иногда кажется, что я живу не своей, а чужой жизнью, мне было предназначено что-то другое». Ну, что могла сделать сумасшедшая мамочка-полания, услышав такое? Разрыдаться, что не удалость достать детям каждому по луне с неба? Расстроиться и вздохнуть: ну вот, я так и знала, надо было оставаться в Текоа, покупать квартиру в Бейт-Эле, снять жилье в Хевроне, поселиться в Тапуахе или в Бат-Айне – нужное подчеркнуть…

Так вот, он уехал шататься по Шенкин, в город-без-перерыва, где играют и слушают его любимую музыку, продают гитары и футболки с эмблемами его любимых групп, и где он полностью сольется с толпой, потому что даже вместо кипы носит какую-то ужасную шапку, из тех, которые в этом самом Тель-Авиве, кажется, в моде… И у него все получится. Потому что нет у него в мозгу этого постоянного эмигрантского противопоставления Москвы и Петербурга, - то есть, простите, я хотела сказать - Тель-Авива и Иерусалима, земли и неба, тела и души…

А вот мои отношения с Тель-Авивом – это гораздо более сложная история. С недавних пор я стараюсь тщательно улавливать в своей душе малейшие порывы приязни и внутренней улыбки по отношению к любой детали, присущей этому городу. Да, я искренне намерена его полюбить, и не только потому, что привязана к нему работой. Полюбить Тель-Авив для меня означает – полюбить ту часть своей души, которая находится в изгнании.

На самом деле впервые эта формулировка - "полюбить Тель-Авив" - прозвучала в моем мозгу, как название реального "проекта", совсем недавно - во время последней войны, - или сразу после нее? Нет, наверно, еще во время... В конце декабря прошлого года и в начале января я иногда после работы уходила бродить по улице Алленби, - просто чтобы выйти из состояния, в котором мой призрак с больной головой, стиснув зубы, подыскивал в рамках рабочих обязанностей иллюстрации к военным сообщениям, не в силах выгнать из этой самой несчастной головы летучую фразу из классика: "лучший вид на этот город - если сесть в бомбардировщик..."

Когда я попадала после этого, по окончании смены, на бульвар Ротшильда, а затем на Шенкин, и далее к рынку, или же на Дизенгоф, - этот бред сам собой замещался другой цитатой из него же - той самой, которая нападает на меня из-за угла накануне каждого Нового года, - что поделаешь, пережитки тяжелой московской юности: "как будто будет свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба, как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево..."

И вот в процессе подобного шатания я встретилась на Алленби с двумя своими коллегами. Вообще-то в мирное время мы с ними видимся практически каждый рабочий день. Но время было не мирное. В Газе шла война под названием "Литой свинец", и наша редакция работала по военному расписанию - кто в дневные, а кто и исключительно в ночные смены. Поэтому так получилось, что мы не виделись почти месяц. Мы обрадовались друг другу так, как будто встретились случайно где-то в далеком космосе, и отправились шататься по книжным магазинам, потом добрались до Дизенгоф-центра, потом искали кафе с пирожными, потом нашли и пили горячий шоколад... Казалось бы, все эти удовольствия доступны и в мирное время? - но это не так. Наши голоса, наверно, звучали громче и выразительнее, чем всегда, и говорили мы вещи особенные, хотя и обсуждали самые обычные темы - что подарить на день рождения, и стоит ли смотреть модный фильм, претендовавший на Оскара и его не получивший - и за дело, за дело!..

Нет, на самом деле, повторить эту прогулку в мирное время нам не удастся никогда, она происходила не в этом городе и не в этом мире, - собственно, дело было в том, что она происходила не "в мире", а "в войне", - и именно в этой ее особенности и была та зацепка, та ниточка, за которую вытянулась эта неожиданная для меня самой формулировка - "полюбить Тель-Авив". Вытянулась, пробившись через "свет и славу, удачный день..." И заткнула, перерезала и прекратила эту непрерывную нить - "как будто будет..." - какая разница, будет ли вдоволь хлеба? Какая разница, будет ли что-то еще вообще, если есть этот особенный, совершенно на себя не похожий, Тель-Авив?

Тель-Авив с опустевшими улицами. Тель-Авив, по которому бродят растерянные жительницы, по привычке усталыми глазами изучающие витрины. Тель-Авив, из которого исчезли мужчины призывного возраста.

Это были дни, когда мои друзья в социальных сетях под замком обменивались короткими кодовыми фразами, иногда состоявшими из одного слова: "Позвонил!" - и тогда у меня чуть-чуть разжималось сердце, чтобы сжаться вновь, хотя у меня лично, казалось бы, никого не было на этой войне... Но у меня там были - дети друзей.

Однажды, посередине этой войны, я ехала в тель-авивском автобусе. Напротив меня села женщина с растерянными глазами. Она села - и вдруг стала говорить со своей соседкой. Я сначала подумала, что они знакомы, но очень быстро поняла, что еще минуту назад они были друг для друга посторонними. Но сейчас она рассказывала, почти спокойно, отстраненно, о том, что сын вчера позвонил, и поэтому ей теперь немного легче, хотя он сказал, что некоторое время не сможет звонить... Она говорила, а ее собеседница сочувственно кивала и так же спокойно, какими-то общими фразами, утешала ее. И я поняла, что у меня на этой войне - еще и сын этой женщины.

В тот день посередине войны, когда мы с подругами пили горячий шоколад на углу Дизенгоф и Мелех Джордж, я думала о том, что у меня на этой войне - еще и все те, кто обычно проводит вечера в тель-авивских кафе, и кого сегодня в них нет.

Первое, что мне удалось полюбить в Тель-Авиве – было именно то, что в нем в тот момент отсутствовало.

И когда закончилась эта незаконченная война, когда город вновь стал многолюдным и вырядился к Пуриму, - тогда-то я, вглядываясь в проступающие на лицах сквозь клоунскую раскраску черные полоски - те самые, которые так гармонировали с касками на фотографиях, еще недавно поступавших в редакцию из пресс-службы ЦАХАЛа, - впервые внятно подумала: ну что, так назвать, что ли, новый проект - "Полюбить Тель-Авив"?


4. Где живут настоящие сионисты


Когда я приехала в Израиль, я получила прямо у трапа самолета обнадеживающие вести: в течение первого полугода пребывания в стране новые репатрианты освобождены от налогов и от головной боли в хамсин. С налогами все было понятно. А вот с хамсином какая-то мистика. Это правда: хотя я прибыла в Страну в середине июля, в течение примерно полугода о том, что "сегодня хамсин", я узнавала из сообщений старожилов. Потом как-то раз весной у меня разболелась голова так, что пришлось хвататься за спасительную таблетку, потом еще одну... Вот и все, прошли полгода, подумала я. Наверно, это первый признак благополучной абсорбции.

Через пару лет как раз в разгар очередного хамсина я ехала как-то по шоссе Номер Один из Иерусалима в Тель-Авив. В машине со мной находилась небольшая, но легендарная компания сотрудников организации "Амана", построившей большинство поселений Иудеи и Самарии. И вот один из них, окидывая взором с высоты, с которой мы пока еще не спустились, открывающийся перед нами вид на приморскую равнину, полностью скрытую густой висящей в воздухе грязно-коричневой массой, в которой едва просматривались верхушки парочки уже построенных на тот момент тель-авивских небоскребов, вдруг произнес с восхищением, указывая в направлении этих самых туманно-грязных силуэтов: "Вот где живут настоящие сионисты!" - "Ты чего?" – недоуменно переспросила его одна из спутниц. - "Ну, как ты не понимаешь?" - последовал ответ. - "Мы - ну какие мы сионисты? Живем в прекрасных условиях, дышим чистым горным воздухом. А в Тель-Авиве реально нечем дышать от смога, а уж в хамсин... Поэтому те, кто там живут и никуда не убегают - герои, настоящие сионисты!"

...Позавчера был хамсин. Выйдя с работы, я решила тем не менее обойти парочку книжных магазинов на Алленби. Таблетка "от головы" была принята заблаговременно, за двадцать минут до окончания рабочего дня. Она уже подействовала, то есть вертеть головой уже можно было без опаски, но вот дышать... Дышать было нельзя, впрочем, покажите мне того, у кого данный физиологический процесс пройдет без напряга, если его поместить в точку пространства, где пересекаются тель-авивские улицы Бегин и Ракевет. Но делать было нечего. Попасть не только в книжные магазины, но и вообще куда-нибудь было можно, только если перейти эту самую улицу Бегин. Светофоры на ней отрегулированы так, что за один прием это можно сделать только бегом. Застрять же посередине нее на красном свете…Нет, лучше бегом.

Если, благополучно миновав этот самый переход, пройти еще чуть-чуть по Бегин в северном направлении и нырнуть, наконец, в тесный заставленный машинами проход слева от дома номер 23, потом быстренько свернуть направо во двор и затем двинуться в сторону моря, наконец-то попадаешь в другой мир. Здесь начинается истинный Тель-Авив, не северный и не южный, не роскошный и не трущобный, а просто старый и добротный. Территория тех самых загадочных "шенкеноидов", пофигистов, завсегдатаев кафе, голосующих за левые партии... Возможно, я сама их придумала. Это не важно. В любом случае, для меня они - антипод всего того, что меня лично "поднимает ввысь".

Итак, направо по бульвару Ротшильд, и, наконец, сворачиваем на Шенкин. Сегодня здесь не протолкнуться! Странно, шенкеноиды-то точно не освобождены от хамсина. Наверняка они все приняли, как и я, «таблетку от головы»… Только у них другая таблетка. Такая, которая дает возможность не думать, - например, о том, что в Гуш-Эционе сейчас кидают камни, и люди ездят на работу и домой с риском для жизни. Но зачем им думать, у них же совесть чиста, они же настоящие сионисты - живут посреди вечного хамсина, дышат им и никуда не убегают!

…О’кей, о’кей, я давно все поняла. Я уже пару лет, как проникла в правила игры. Тель-Авив отпустит меня после того, как я сумею его полюбить.

…Если свернуть с Шенкин направо или налево, попадешь в тихие безлюдные узкие улицы, заставленные вперемешку совсем старыми и облупленными - и тоже старыми, но немного отреставрированными домами. Здесь гулять довольно скучно, зато можно представлять себе жителей этих улиц, родившихся здесь, выросших и даже состарившихся, и завидовать им, потому что их мир цельный и уютный. Они обитают на островке между центральными загазованными улицами и многолюдными Шенкин и Алленби, где наверняка знают по именами всех хозяев кафе и магазинов.

А вот если идти прямо, то неминуемо попадаешь на Алленби, которая затягивает совершенно непонятно чем, но это факт – уже пару лет я не могу недели прожить без ее совершенно мне не нужных тряпочных магазинов, в которые я никогда не захожу, и фланирующей по ней разноцветной толпы. Ну, есть здесь пара книжных, но кто же сейчас покупает книги, когда любые тексты моментально находятся через гугль?

Но если дойти по Алленби до конца, то попадешь прямо к искрящемуся морю. Так ведь море есть еще в миллионе приморских городов, не любить же, на самом деле, Тель-Авив только из-за него?

Так и не надо доходить до конца, можно, минуя рынок, повернуть на а-Мелех Джордж – нет, лучше на тихую Черняховки, - и добраться до Дизенгоф-центра. Вот и улица Дизенгоф с ее фонтаном и еженедельными базарчиками под ним. На базарчиках мне ничего не нужно, как и на рынке… На Дизенгоф есть парочка интересных витрин, и та же толпа, и в общем-то опять же не за что зацепиться…

Но можно было еще чуть раньше, до того, как ноги сами собой свернули с Алленби направо, добраться до Бен-Иегуда, а там, в боковых переулках, ведущих к морю, такой же уют, и такие же старожилы, которым так здорово завидовать… А можно не сворачивать с а-Мелех-Джордж на Дизенгоф и дойти до окрестностей Площади Царей Израилевых – вот где пристанище настоящих шенкеноидов…

…Я знаю каждый камень на всех вышеперечисленных улицах. Тель-Авив пытается мне понравиться, предлагая все новые свои переулки и все новые лики – от трущоб ха-Тиквы с неожиданными цветами на балконах пытающихся принарядиться отремонтированных особнячков, до зеленых скверов в окружении не так давно построенных новых многоэтажек в благополучных районах где-то в окрестностях Арлозоров...

По Алленби я выхожу к морю. Спускаюсь к тель-авивскому пляжу и поднимаю с песка ракушку. Их здесь столько же, сколько звезд на небе, но я вглядываюсь именно в эту, которую случайно подобрала, потому что на ней написана моя судьба.


Что за день! Как всегда, не хватило свинца.
Ты о чем? Я в порядке. Спасибо за дождик.
Возвращаемся снова к нашим тельцам.
Ну, допустим, уйду я. Но Ты-то продолжишь

наряжать Свой народ неизвестно кем,
заставлять его одолевать одышку,
расставлять на черно-белом песке
баухауза разноцветные фишки,

собирать ракушки по колено в воде
и затем, не используя звездного кода,
на белых писать - имена людей,
на черных писать - времена ухода...

Тель-Авив

Расстояние (по прямой): До Иерусалима -  51 км До Хайфы -  84 км До Беэр-Шевы -  91 км